Юрий Белов - Горькое вино Нисы [Повести]
— У-у-у-у! — в один голос взвыла компания.
Так это у них ладно получилось, что я поняла: не первый раз они вместе. И сразу ко мне спокойствие вернулось. Что ж, думаю, пора с этим кончать. Никакие мы ни муж и жена — так, одна фикция. Нечего канитель тянуть. Только не сейчас, до скандала я не унижусь, особенно при этих девочках.
Выпила с ними, посмеялась, а когда Игорь сказал, что развезет гостей по домам, даже вышла на улицу проводить, рукой помахала.
Ночевать он, конечно, не приехал. Да это меня уже мало беспокоило. Надо было с жильем что-то делать. Старую свою квартиру на Хитровке я, как последняя дура, сдала, все вещи за полцены распродала, один только бронзовый подсвечник оставила на память. Теперь частную комнату придется искать. А хозяева сдерут, как пить дать, теперь дешевую не снимешь, теперь шальных денег много у людей развелось, студенты и те от общежития отказываются, по частным квартирам живут. Ну, да как-нибудь…
Когда Игорь днем позвонил мне и стал что-то там сочинять про поломку в двигателе, я его бодрый голос прервала и сказала почти равнодушно:
— Ну, что ты, Игорь, мне-то какое дело, где ты был. Мы же с тобой вольные птицы, летим, куда хотим.
Он, видно, не понял.
— Ты, старая, как всегда, права, я тебя за то и люблю, что ты без всяких предрассудков, за то и в жены взял.
— Это тебе, старик, только показалось, — отвечаю ему в тон, — что взял меня. Меня нельзя взять, я не вещь.
— Ладно разводить антимонию, — останавливает он меня, и я представляю, как он морщится. — В общем…
— Ты меня не понял, старик, — втолковываю ему терпеливо. — Я говорила про вольных птиц в том смысле, что ухожу от тебя. Надоел ты мне, ужас. Вот только…
— Погоди, — голос у него изменился, дрогнул, — я сейчас подскочу. Ты выйди, поговорим.
— Ну давай…
Пальто накинула, спустилась.
Он подкатил к крыльцу, вышел, хлопнул дверцей. Вид у него был растерянный.
— Привет. Что ты еще выдумала?
Я пожала плечами.
— Сам понимаешь, что мы уже давно не супруги.
— Фи, какое слово. Су-пру-ги. Мы друзья прежде всего.
— Вот и останемся друзьями. Я подыщу комнату и уйду. Друзьям не обязательно жить вместе.
Он хмурился, смотрел исподлобья. Что-то в нем происходило, может быть, борение мысли, хотя задумываться он не любил.
— Это серьезно?
— А ты как думал? Шуточек и без того предостаточно.
— Может, ты и права. Поживем врозь. Только зачем тебе искать квартиру? Оставайся, а я уйду к предкам. Буду звонить.
— Чао, — ответила я и подняла руку, прощаясь.
Голубой дымок вырвался из-под машины, и она выехала на улицу. Не ездить мне больше на ней, подумала я. Грустно вдруг стало, но и облегчение испытала одновременно. Нелегкий это груз, семейная жизнь, и вот — скинула…
Началось одиночество. Пусто и тоскливо было в квартире. Я не знала, куда себя деть после работы, чем заняться. „Телек“ осточертел, книги не могли отвлечь, скучно было их читать: чужая жизнь, чужие переживания. Мелочными они казались, ничтожными. Проку в них не было, в этих книгах.
Вечера стали длинными. Порой тянуло на улицу, хоть потолкаться среди людей. Но я зло шутила: на панель? И оставалась дома. Одна со своими дорогими вещами, такими ненужными, как выяснилось… Глупая песенка прилипла:
А мне опять приснилсяКрокодил зеленый,Зеленый-презеленый,Как моя тоска.
Она преследовала меня с утра до ночи. С ума можно было сойти.
И вдруг однажды вечером — звонок. Даже не поверила — слуховая галлюцинация. Но звонок снова прозвучал в прихожей, и очень уж требовательный. Раньше один Игорь был так настойчив.
Открываю — он.
— Привет! Не скучаешь?
— Привет, — говорю, — не скучаю.
— А я вот ехал мимо. Дай, думаю, загляну. Все-таки друзья.
— Ну, заходи.
У него сверток в руках.
— Я тут прихватил кое-что. Возьми.
Вид у него — словно виноватый, и спиртным попахивает.
— Опять за рулем выпил? — говорю ему с укором.
— Самую малость. Холодно. Мокрый снег, слякоть. Брр… Отопление хорошо работает? А то я в домоуправление заеду, скажу.
— Нет, — говорю, — не надо, пока все в порядке.
— А мне показалось, у тебя холодно. Наверное, продрог…
Он разделся, туфли скинул, шлепанцы его так в прихожей и стояли, он их надел, прошел в кухню. Словно ничего и не произошло.
— Жрать охота, аж под ложечкой сосет, — сказал он и стал в кастрюли заглядывать.
— Не ищи, пусто, — засмеялась я. — Сейчас приготовлю на скорую руку.
В свертке у него был коньяк, конфеты, колбаса копченая.
Сели мы с ним друг против друга, выпили.
— Как живешь? — спрашивает.
— Спасибо, ничего.
— Ну, дай бог.
— А ты?
— Да тоже ничего.
Что-то не клеился у нас разговор.
Я поначалу оживилась, как-никак не одна. А потом пуще прежнего тоска одолела.
Допили коньяк, доели колбасу. Скучные оба. Игорь, правда, пытался что-то рассказывать, какой-то анекдот, но общение не наладилось.
— Ты бы днем зашел, — говорю, — посидел бы. А сейчас поздно, спать пора.
Быстро так взглянул он на меня, спросил с греховной своей ухмылочкой:
— Вместе?
И взгляд я его выдержала, и отметить про себя успела, что не волнует меня его жаждущий взгляд, открытая эта готовность. Быльем прошлое наше поросло, без толку и косить…
— Нет, не будет этого. Ты уж иди.
Когда об этом разговор, тут не в словах дело, а в том, как сказано. Он сразу понял, посидел тихо, вздохнул и встал.
— Ладно. — У двери, уже одетый, обернулся и произнес с угрозой. — Только смотри, если про мои дела болтать будешь…
Дверь хлопнула так, что посуда в серванте зазвенела.
Чего он боялся? О чем я могла разболтать?
О девочках, о похождениях его? Репутацию на работе берег? Вряд ли… О служебных его делах я и не знала ничего. Деньги у него всегда были, много денег, он их не жалел, тратил с легкостью. Но откуда они у него — не знала. Как-то раз, правда, он проговорился. Это было на море. Выпили хорошо, закуски он привез из ресторана отменной — целую банку паюсной икры, мы ее ложками ели, Валечка повизгивала от удовольствия: „Игорь, вы бог!“ А он посмотрел на нее снисходительно и сказал с непонятной злобой: „Что — бог? Бог — абстракция. Попробуй выпроси у него хоть вонючую кильку. Шиш! А мы с Сапаром — живые, во плоти. Мы все можем, чего только душа желает. У нас эти завмаги-толстосумы вот где“, — и сжал кулак так, что суставы побелели. „Вы торгинспектор?“ — восхищенно вскинула на него свои ясные глаза Валечка. Игорь губы скривил презрительно: „Они что, инспекторов боятся? Инспектор пришел и ушел. А вот холодильник сломается — тут хана. Да еще в нашей солнечной республике, да еще летом…“ Тогда я не стала вникать в смысл сказанного, а теперь задумалась. Выходит, не папашины деньги транжирит. Взятки, что ли, берет? А если попадется? Посадят и имущество конфискуют. И „Ладу“, и цветной „телек“ — все-все. Моего-то здесь и нет ничего. Останусь в чем мать родила, начинай все сначала…
Мысли эти еще моих страхов прибавили. С вечера выпью — самой смешно делается: чего испугалась, дура? Да и кто сейчас не тащит? Он один, что ли… А среди ночи проснусь — хоть волком вой, до того жутко становится. Лежу одна в пустой квартире, к ночным шорохам прислушиваюсь, все кажется, будто кто-то за дверью стоит. За Игорем пришли? Они же не знают, что он здесь уже не живет…
Часы на стене: тук-тук, тук-тук… Время мое отсчитывают. С каждым мгновением жизнь короче делается. Верно ведь — не думай о секундах свысока. Да и вообще о чем свысока думать можно? Ни о чем. Все свое значение имеет, даже самая малая малость. И ничто бесследно не проходит.
Тук-тук, тук-тук… Страшно. Хорошо, если коньяк в бутылке остался, один глоток — и все страхи разгоняет. „Коньяк возвышает“. Но какие деньги надо иметь, чтобы каждый день покупать бутылку… При моей-то зарплате не разгуляешься. А Игорь не появлялся и не звонил больше. Даже на Восьмое марта не поздравил.
Я решила продать телевизор. В комиссионке его почти задарма взяли. А на прилавке он и не появился, я специально зашла посмотреть. Видно, сразу же нашелся покупатель. Может, приемщица руки погрела. Ну, да черт с ней. Главное, я опять была при деньгах. Соню и Зину пригласила в ресторан, угостила щедро, пусть не думают, что без Игоря пропаду. И он пусть не воображает, ведь передадут же обязательно.
После того вечера как-то подружились мы. Если где зрелище интересное — втроем. Но потом произошел казус. Затащили они меня в свою компанию. Я в ужас пришла — мальчики и девочки, я среди них самая старшая, хорошо еще тетей не называли. Один мальчик, по имени Славик вызвался проводить меня. Даже под руку взял, неумело так, сам смутился. Но вино в голове еще не выветрилось, стал пошлости какие-то говорить. „Дурак ты, дурак, — думаю, — куда лезешь?“ И предлагаю:
